Musée des Confluences — можно буквально перевести как «Музей Слияния». Причем расположение здания на стрелке искусственного острова между двух рек — лишь одно из объяснений столь образного названия. Главное значение — объединение людских потоков. Проект призван стать градостроительным ориентиром, важной общественной зоной, «воротами» для всего, довольно активно развивающегося в последнее время района, который созвучно называется – Pointe du Confluent (точка слияния). Наконец, тема взаимопроникновения напрямую нашла отражение в структуре здания, объединившей два противоположных по пластике и эмоциональному воздействию объема.

Постройка площадью 46 486 кв.м и длиной около 190 м состоит из трех частей. Нижнее бетонное основание образует подобие площади с ресторанчиком и, соответственно, проницаемо для пешеходов. Здесь же расположены две аудитории (на 327 и 122 человека) и рабочие помещения, которыми смогут пользоваться учащиеся соседних школ. А так же мастерские, хранилища и шоу-румы.

Вход в здание обозначен прозрачным объемом, который архитекторы назвали «Кристалл». Структура сложной геометрии из стекла является некой переходной зоной, связующей пространство города и собственно экспозиционные помещения. В ее центре расположен так называемый «колодец тяжести» — гигантская воронка, символизирующая водоворот при слиянии течений, выполняет также важную конструктивную функцию.

Лифтовую шахту обвивает сложная структура из эскалаторов и специального пандуса, она позволяет подняться в выставочные помещения. Отсюда начинается извилистый, особым образом организованный «путь», завершающийся эффектным видом на место слияния рек.

Основной объем — так называемое «Облако» — покрыт трехмиллиметровыми стальными пластинами. Внутри на трех уровнях расположены 10 экспозиционных залов с искусственным освещением. Три из них предназначены для постоянной коллекции и семь для временных выставок. Выше находятся административные помещения и открытое кафе.

Проект оказался не простым с инженерной точки зрения. Из-за высоких грунтовых вод в основание пришлось вбить 536 метров бетонных свай. Но одновременно грунтовые воды задействованы в системе охлаждения помещений и обеспечивают работу канализации.

Благодаря специальным управляемым клапанам на восточном фасаде, обеспечивающим доступ воздуха, фойе музея вентилируется в естественном режиме. Отработанный воздух выходит через крышу. В результате установка специального оборудования для поддержания комфортного микроклимата потребовалась лишь в некоторых зонах, например, в рабочих пространствах. Кроме того, в фойе очень мало используется искусственное освещение, большую часть времени вполне хватает естественного света. Наконец, основной экспозиционный объем имеет эффективную теплосберегающую оболочку, а на его крыше установлены солнечные батареи. Весь этот комплекс инженерных решений обеспечивает высокую экономичность здания.

Официальный сайт архитектурного бюро: coop-himmelblau.at 

Здание, ставшее визитной карточкой небольшого (неселение — 62 000 человек) южнопольского города, первоначально задумывалось как промо-павильон. Расположенный на въезде, он должен был представлять все лучшее, что есть в Жорах. Получившие муниципальный заказ архитекторы решили обыграть в репрезентативной постройке название и символику города. Zory в переводе означает «огонь». В 12 веке место для поселения было расчищено от зарослей огнем. С давних времен в память об этом в Жорах проходит Фестиваль Огня. Стилизованное пламя стало и логотипом города. Архитекторы заключили, что промо-павильон тоже должен олицетворять собой «имиджевую» стихию, и это выразилось как в объемно-планировочном решении, так и в облицовке сооружения.

Костяк здания формируют три автономные бетонные стены ломаной конфигурации. Благодаря покрытию листовой медью, собранной на двойном фальце, вся граненая структура живет, «горит» и «танцует» подобно языкам пламени, и днем, особенно в отблесках солнечного света, и в темное время суток – в лучах декоративной подсветки. 

Реализацию проекта осложнял целый ряд факторов. Выяснилось, что выделенный пустырный участок рядом с Воеводской автомобильной трассой скрывает неприятные технологические сюрпризы. Здесь проходила коллекторная система города и нефтепровод, которые пришлось перекладывать. Кроме того, инженерно-геологические исследования показали, что давно на этом месте находилась городская свалка. В результате рассмотрения различных вариантов, было решено заменить всю землю под зданием. За время преодоления этих препятствий у руководства города появилась логичная идея: почему бы не устроить в подземной части здания музей огня?

Первый этаж площадью 390 кв. метров. Здесь многофункциональный холл, зал для конференций, семинаров и практикумов, технические помещения.

 В ограждающих конструкциях использовано ударопрочное стекло.

Площадь музея, организованного на «минус первом» уровне, составляет 250 квадратных метров. Гостей встречают экспозиции, рассказывающие историю взаимодействия людей с опасной, но жизненно необходимой субстанцией, начиная с каменного века. В интерактивном блоке посетители могут развести виртуальный огонь, а также понаблюдать процесс возникновения молнии. Один из разделов представляет разрушительную силу пламени и технику борьбы с огнём. А чтобы увидеть некоторые экспонаты, нужно пройти сквозь «огненную стену».

На участке площадью в полгектара вокруг музея планируется разбить сквер, где будет продолжена экспозиция.

Чтобы сохранить на долгие годы привлекательность меди и исключить появление следов патины, в качестве защитного покрытия была использована специальная полимерная пленка.

Официальный сайт архитектурного бюро: ovo-grabczewscy.pl

Напомним, что в рамках спецпроекта «Генетический код» редакция сайта Archplatforma.ru вместе с куратором Еленой Петуховой расспрашивала ведущих отечественных проектировщиков о самых ярких и актуальных для них явлениях в истории российской архитектуры. Разговор с Максимом Атаянцем вывел на такие серьезные темы, как культурный слом, христианская основа русской идентичности и современная храмовая архитектура. Поэтому наряду с видеозаписью мы предлагаем вашему вниманию текстовую версию интервью, в которой зафиксированы важные наблюдения автора, оставшиеся за рамками видеосюжета.

Видеоверсия интервью

В какие периоды истории российской архитектуры, на ваш взгляд, максимально проявилась ее национальная специфика? Есть ли у нее вообще то, что называют идентичностью?

Конечно, идентичность есть, только она довольно сложная. Если говорить о том, чем российская архитектура интересна и известна миру, здесь, во-первых, можно выделить допетровскую архитектуру, во-вторых, весь классицизм имперского времени – это одна из вершин развития отечественной архитектурной школы, а в XX веке две по-настоящему интересные  вещи – это конструктивизм и то, что мы называем сталинской архитектурой. Вот эти четыре явления, находящиеся в очень сложных отношениях друг с другом, наверное, и составляют идентичность российской архитектуры, если мы определяем ее как нечто ценное в масштабе, выходящем за национальные рамки.

Как в этом контексте рассматривать существенное иностранное влияние – сначала византийское, потом европейское? Из-за него отечественной архитектуре иногда вообще отказывают в идентичности. Особенно имперскому классицизму, большинство произведений которого создано мастерами, приехавшими из-за рубежа?  

Все, происходившее в российской архитектуре, я считаю, нужно рассматривать как часть единого процесса развития европейской художественной культуры и говорить не о каких-то специальных влияниях, а о сложной системе взаимовлияний в большом пространстве христианской цивилизации, частью которого Россия является так же, как и до известного момента Византия. Да, в Санкт-Петербурге работало много итальянцев, но в Риме в то же время проектировали французы и голландцы. Трезини строил и в России, и в Дании. А Карл Иванович Росси – ну, какой же он итальянец? Он – русский, итальянского происхождения, в то время как у Луиджи Ванвителли, трудившегося в Риме и Неаполе, голландские корни, а у Валадье – французские.

Можно ли говорить о том, что в рамках этой интегрированности в общеевропейские процессы, зодчие, приезжавшие в Россию, вырабатывали на местной почве какие-то специфические приемы, отличающие, скажем, российский ампир от французского?

Здесь есть чрезвычайно важное обстоятельство. Сейчас, когда приглашают или стремятся практически всю творческую площадь очистить для иностранных звезд, очень часто спекулятивно ссылаются на то, что Монферран строил, Кваренги строил, да кто угодно еще, забывая об одном. Поп-звезды современной архитектурной сцены порхают от Шанхая до Гренландии, везде что-то предлагая и практически не бывая на строительной площадке. По крайней мере, так было лет 10 назад, сейчас эта тенденция, слава Богу, кажется, потихонечку умирает. А в XVIII и XIX веках иностранные архитекторы приезжали в Россию жить, переселялись сюда навсегда или на десятилетия. Это означает полное изменение собственной судьбы, выбор нового места, в которое человек врастал и понимал его особенности, поэтому все, что он здесь делал, естественным образом становилось идентичным.

Вы когда-нибудь формулировали для себя, как Ваша архитектурная практика выражает национальные черты?

Конечно, я не сижу и не думаю специально, как выразить в своем творчестве идентичность. Сделал, удачно получилось – значит, как-то через тебя это выразилось; получилось плохо, значит, не выразилось. Мне, конечно, близка классическая традиция. С ней связано развитие русской архитектуры на протяжении, наверное, уже 300, а то и более, лет – своеобразная переработка ордерных форм была и до Петра. И я сторонник простого очень подхода, который многим не нравится: современной является та архитектура, которая сейчас сделана.  Вот и  все. Ее как жанр и как стиль не надо определять. Сам факт того, что она сделана и существует сейчас, делает ее современной. Или актуальной, в буквальном, словарном значении этого слова. Раз она сейчас существует – значит она актуальная. То же самое с идентичностью. 

А в целом тема идентичности – она актуальна? Имело ли смысл поднимать ее кураторам прошедшего «Зодчества» Андрею и Никите Асадовым? У российской архитектуры столько насущных проблем, а мы тут, быть может, о каких-то отвлеченных материях рассуждаем.

Вообще, размышлять о том, что ты делаешь, и что другие люди делают, полезно. Сейчас мы присутствуем, как мне кажется, при тяжелейшем культурном сломе. С невероятной скоростью уничтожается то, что мы привыкли считать европейской цивилизацией. И это ситуация какого-то фантастического трагизма на самом деле. Просто, находясь внутри, можно этого ее не замечать. Так жители Рима второй половины IV века нашей эры вряд ли думали, что они живут внутри краха этой колоссальной тысячелетней цивилизации. А так было. Даже судя по дошедшим до нас текстам, люди спокойно продолжали вести какие-то свои повседневные дела, а в это время идентичность менялась чрезвычайно сильно. И сейчас надо искать какое-то место в этом мире, надо отстаивать какие-то свои представления, не зависимо от того, что с ними будет потом.

В чем, как Вы думаете, причина этого цивилизационного слома?

Сейчас идет уничтожение, размыв, и довольно агрессивный, христианской основы Европы. В рамках жизни одного поколения бывают гораздо более трагические и быстрые события, а это процесс медленный. Я его ощущаю как трагический. Обсуждение деталей этого процесса приведет нас к неполиткорректным вещам, которые для меня очевидны, но я не хочу их высказывать. И русская идентичность вне христианства невозможна. Я имею в виду сейчас не то, что надо непременно ходить к исповеди и причастию раз в неделю, чтобы быть русским – это чушь. Кстати, мне кажется, человек должен сам определять свою национальную идентичность, и как он сказал, так оно и есть. Имеется в виду, что русская идентичность, она, так или иначе, в каком-то отношении к христианству состоит. Даже когда человек русский отрицает свою связь с христианством, он с ним находится в диалоге, в позитивном, негативном, каком угодно. Но до проникновения христианства на территорию среднерусской возвышенности, этого народа ни в каком привычном нам виде не было. Это были совершенно другие племенные объединения. И поэтому здесь разрушение этой основы, оно, очевидным образом, приведет к появлению совершенно другого народа. Но если люди выберут такой путь, так и будет.

Может ли архитектура противостоять этому процессу? Укрепит ли христианскую основу, например, массовое строительство храмов?

Правильно и нормально, когда храм возникает в каком-то месте по инициативе, живущей в нем общины, и на ее средства. Храм не должен навязываться сверху. Но, пожалуй, именно храмовая архитектура является лакмусовой бумажкой: действительно, а что является идентичностью? Как она проявляется в настоящем моменте? Это очень интересно. Я спроектировал некоторое количество храмов. И в основном – это русские православные храмы в Петербурге, Ленинградской области и в некоторых других местах. Это одна из самых интересных задач для архитектора. Ведь, по сути дела, это чистая выразительность с очень обманчиво простой функцией. Но простой – не в ее духовном наполнении, а простой физически.

Если расписать, то это огромное здание, в котором, грубо говоря, два помещения или три, а иди – сделай. То есть это такая чистая художественная задача.  И, конечно, это важно, и людям это нужно.  Мы сейчас видим, что в целом современная архитектура храмов в России очень слабая. В то же время, хорошо, что мы избежали, хотя и страшной ценой, истории модернистского храмостроения. В Италии в 1950-60-х она испоганила колоссальное количество церквей. Там такие жуткие образцы из железобетона встречаются.

Тем не менее, европейская христианская идентичность не боится, отвечая духу времени и состоянию сознания, выражать себя в авангардных архитектурных формах, в то время как России это по-прежнему кажется невозможным.

У меня был очень интересный эпизод в жизни, связанный с современными формами. В южной Швейцарии, когда я вел курс архитектуры и дизайна для молодых людей 17-18 летнего возраста, мы ездили по этой итальянской части страны, смотрели массу небольших, симпатичных  романских церквей. И попали в деревню, где построил храм знаменитый архитектор Марио Бота. Довольно острая архитектура, как Бота любит, в виде полосатого цилиндра с кососрезанной стеклянной крышей и так далее. Это интересная архитектура, талантливо сделанная, и это видно. И вот когда мы зашли внутрь, произошло чудовищное – девочки из группы, которые всегда, попадая в атмосферу маленьких романских церквей, вели себя соответственно тихо и прилично, вдруг запрыгнули на престол и, усевшись на нем, стали делать «селфи». И это вовсе не потому, что они хотели святотатствовать, а потому что пространство архитектурно было интересным, но совершенно не имело сакрального характера. Я не видел ни одного модернистского храма, в котором это сакральное ощущение получилось бы. Может быть, они есть. Но, мне кажется, сегодняшняя архитектура, я не имею в виду даже классический модернизм 50-60-х годов, она принципиально носит подчеркнутый эфемерный характер. Причем это часто неправда, потому что там колоссальной силы конструкции, при необходимости они девятибальное землетрясение выдержат, а вид у здания такой, как будто это нечто необязательное, заранее обреченное на снос. Это полностью противоречит идее храма. Вот здесь есть проблема, которая пока решения никакого не получила. Но пусть архитекторы пробуют. Мне понятнее язык классики. А ведь содержание человек может выразить в формах того языка, на котором он умеет разговаривать. И хорошо, чтобы вокруг были люди, которые этот язык могут понимать. Иначе диалога не будет и высказывания не будет, потому что высказывание на языке, который никто не может понять, оно тоже не существует. Язык традиционной архитектуры люди пока еще интуитивно разбирают.

Как будет выглядеть Ваш объект для проекта «Генетический код»?

Я пока еще не придумал, но наш разговор подсказал мне одну идею…

На выставке проекта «Генетический код» в рамках фестиваля «Зодчество 2014» Максим Атаянц представил объект «Русский канон». Особенно зрителей интриговала надпись, начертанная на пушечном стволе: «Последнее аргументум».

Позже автор пояснил символику скульптуры:

«Эта работа выражает то, что меня в последнее время мучает и занимает. Весь мир сползает в какое-то тяжелое противостояние, и в голове мелькали образы на эту тему. В классической архитектуре есть такое понятие, как канон. В буквальном смысле это инструмент, линейка или прямой шест, которым строители в старину выверяли линии, и в то же время  сanon (фр.) – пушка,  отсюда «канонада». Классическая пушка, по сути, представляет собой ствол колонны, положенный на бок. Известны и памятники такого рода, например, колонна из пушек перед Троице-Измайловским собором в Санкт-Петербурге. Нижняя часть нашей скульптуры – ствол пушки, сделанный подробно и достоверно  –  с гербом, кольцами, ручками для лафета, запальным отверстием. А колонна, всегда что-нибудь на себе несет – если не архитрав, то небо. В нашем случае – крест, именно русский, каменный, прорезной, подобный новгородским или псковским. Надпись «последнее аргументум» – в петровской грамматике, такое писали на пушках: война – последний довод королей. Здесь  –  последний аргумент классической традиции, метафора готовности отстаивать позиции, но крест наверху в то же время дает понять, что стрелять мы, конечно, ни в кого не собираемся».

 О спецпроекте «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

В публикации использованы фотографии куратора Елены Петуховой, изображения, предоставленные Архитектурной Мастерской Максима Атаянца.

На выставку спецпроекта в рамках фестиваля «Зодчество-2014» руководитель бюро UNK project передал топор, покрашенный золотой краской. Почему именно этот предмет он представляет вещественной метафорой отечественной архитектуры и в чем видит ее особенности, можно узнать из нижеследующей видеозаписи.

«Генетический код» — исследование специфики российской архитектуры, проведенное куратором Еленой Петуховой при поддержке Союза московских архитекторов, сайта Archplatforma.ru и видеоотдела Группы сайтов 360.ru.

Ведущим отечественным проектировщикам было предложено ответить на вопросы:

1. Что формирует идентичность российской архитектуры?
2. Какие темы, образы, мотивы раскрывают ее национальный характер?
3. В какие исторические периоды он наиболее ярко проявил себя?
3. Актуальны ли отмеченные черты для вашей практики?

Ответы и размышления архитекторов мы записали на видео, а на фестивале «Зодчество 2014» в рамках программы «Актуальное Идентичное» вместе с видеоинтервью были показаны инсталляции и объекты участников спецпроекта, так или иначе отражающие ДНК российской архитектуры.

Другие сюжеты о спецпроекте ищите на сайте Archplatforma.ru под тегом «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

Проектирование библиотек, можно сказать, становится одним из ведущих направлений в деятельности известного датского бюро. В новом 2015 году по проекту schmidt hammer lassen architects будет завершено строительство библиотеки в датском Орхусе, которая станет крупнейшей в Скандинавии. Заказ на объект в Галифаксе компания также получила по результатам международного конкурса 2010.

Главный архитектор и сооснователь бюро Мортен Шмидт не считает хранилище бумажных книг данью традиции или пережитком прошлого, наоборот, он видит в библиотеке необходимую составляющую современной жизни, платформу для обмена знаниями. «В противоположность информации, найденной в интернете, знание, которое возникает в результате взаимодействия и общения между людьми в библиотеке, имеет особое значение», – говорит он.

Библиотека находится в самом центре города, открытый характер архитектуры отражает стремление создателей сделать ее доступной для всех слоев населения. Объем здания образуют четыре параллелепипеда, поставленные друг на друга и чуть развернутые по отношению друг к другу; их венчает прозрачный объем пятого этажа, решенный в принципиально иных пропорциях.

Оси нижних «слоев» отражают основные направления уличной сети города. Вытянутый «пенал» пятого этажа лежит точно на виртуальной линии, соединяющей гавань Галифакса и его историческое ядро – крепость. С верхнего уровня эти визуальные связи отлично читаются – они акцентируют внимание на историческом прошлом города, его морских традициях.

Центральное пространство интерьера библиотеки отражает разнообразие его функций, лестницы и мосты в причудливом порядке пересекают атриум, объединяющий все пять этажей. 

На нижнем уровне посетителя встречает продуманная навигация, с помощью которой можно разобраться во всем спектре услуг и возможностей, которые предлагает библиотека.

Здесь, на 15 000 квадратных метрах располагаются 300 мест условного читального зала, распределенных по всему пространству библиотеки, два кафе, игровые комнаты, музыкальные студии, учебные классы, помещения для кружков и конференц-залы для местных предпринимателей.

Весь второй этаж посвящен детям и молодежи, он разделен на зоны, предназначенные для каждой возрастной группы, от малышей до подростков. И, конечно, новая библиотека оснащена компьютерной сетью и сочетает лучшие черты традиционной библиотеки с современными возможностями.

Официальный сайт архитектурного бюро: shl.dk 

Словосочетание «русский рационализм» кому-то может показаться оксюмороном. Рационализм – это ведь больше про немцев или про швейцарцев. Русскими могут быть космизм, загадочная душа, «авось» и тому подобное. Однако в трактовке Алексея Бавыкина (см. видеоинтервью) определение «русский рационализм» получает логичное, весомое обоснование. И буквально весомо выглядит его объект, предложенный для выставки спецпроекта «Генетический код» на «Зодчестве 2014». Это даже не макет, а скорее скульптура, отлитая из бронзы мастером Борисом Черствым по эскизам архитектора. В основе – реальный проект: два параллельно стоящих дома с пластичными, слегка выгнутыми волной объемами. За необычными фасадами с «аритмичными» балкончиками стоят, по словам архитектора, очень разумные планировки, и вообще все решение, разработанное в условиях разрешенной высокой плотности, но небольшой высоты – рационально.   

 О спецпроекте «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

В проекте использованы фотографии Глеба Анфилова, из архивов Юрия и Игоря Пальминых, куратора Елены Петуховой, из открытых источников.

В качестве инсталляции-символа русской архитектуры для выставки спецпроекта на «Зодчестве 2014» Тимур Башкаев выбрал один из проектов своей мастерской — «Полумост надежды»:

«Поскольку здесь не было заказчика и не было никаких внешних условий, мы смогли сделать то, что на самом деле хотели и чувствовали. Это был проект для фестиваля «Архстояние» в деревне Никола-Ленивец. Название этого объекта отражает мое субъективное ощущение от российской архитектуры и, одновременно,— мое кредо. Это такой полумост, незаконченный мост, стоящий параллельно реке, не очень нужный. Он воплощает стремление к какому-то идеалу, к чему-то такому, может быть, даже недостижимому. Это чисто наше, российское ощущение. Для меня это очень трогательно и романтично».

 О спецпроекте «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

В проекте использованы фотографии Глеба Анфилова, куратора Елены Петуховой, из открытых источников.

Функционально комплекс объединил в себе театр, конференц-холл, отель, музей и библиотеку. Все это дополнено пространствами для общения, кафе, детскими игровыми зонами, мини-залами для видео-просмотров, классными комнатами и множеством других зон и помещений. Väven по-шведски значит «ткать», и этим названием авторы хотели подчеркнуть, что здесь ткется нематериальная, но очень важная для жизни субстанция общения, познания и отдыха. Таким образом, новый центр создает культурную ткань города, а точнее добавляет к ней еще один, новый фрагмент, так как в городе уже есть два университета, оперный театр, Архитектурная школа, Академия живописи и масса других учебных, научных, культурных и спортивных центров.

Этот «фрагмент» занимает стратегическое для городской среды положение – Väven находится на берегу реки в самом центре города и рядом с парком; вокруг него формируется рекреационная зона вдоль берега между двумя мостами. Ландшафтное решение прилегающей набережной было также выполнено совместными усилиями архитекторов из White и Snøhetta: деревянное мощение, большие стационарные скамейки-шезлонги и круглые клумбы с высокой речной травой – уютная среда для гибкого использования.

Здание носит подчеркнуто демократичный характер, здесь нет парадного входа, каждая часть комплекса снабжена собственным подъездом, они расположены на разных уровнях и оснащены лестницами и пандусами.

Источником вдохновения при разработке фасадов авторам послужило дерево береза, характерная для местной природы, но ее образность была осмыслена в духе модернизма. Динамичный абрис белых панелей, лентами опоясывающих фасады, контрастирует с  полосами стекла, которое становится зеркалом для окружающего пейзажа – воды и неба. А в темное время суток теплый свет внутренних помещений освещает прилегающую набережную и отражается в реке.

Интерьеры здания готовы к постоянному диалогу муниципалитета, жителей и общественных организаций, развитию этого принадлежащего городу культурного узла, появлению новых регулярных мероприятий, проведению разовых акций. Нельзя не заметить, что лаконичный скандинавский дизайн наилучшим образом отвечает такой многофункциональности: свободные пространства, деревянные полы, колонны из обычного бетона и разноцветный пластик в качестве дополнения. 

В конце прошлого года культурный центр Väven стал главным призером премии шведской Ассоциации архитекторов Kasper Salin, которая с 1962 года ежегодно вручается лучшему архитектурному объекту, построенному на территории Швеции, а в начале нынешнего года он выдвинут на общеевропейскую премию современной архитектуры имени Миса ван дер Роэ.

Официальные сайты архитектурных бюро: white.se, snohetta.com

В рамках проекта-исследования Ведущим отечественным проектировщикам было предложено ответить на вопросы:

1. Что формирует идентичность российской архитектуры?
2. Какие темы, образы, мотивы раскрывают ее национальный характер?
3. В какие исторические периоды он наиболее ярко проявил себя?
3. Актуальны ли отмеченные черты для вашей практики?

Ответы и размышления архитекторов мы записали на видео, а на фестивале «Зодчество 2014» в рамках программы «Актуальное Идентичное» вместе с видеоинтервью были показаны инсталляции и объекты участников спецпроекта, символизирующие их понимание особенностей российской архитектуры.

 Другие сюжеты о спецпроекте ищите на сайте Archplatforma.ru под тегом «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

Фото: Глеб Анфилов, Елена Петухова

Башня под названием «Прогресс», представленная в разделе спецпроекта на «Зодчестве 2014»,  –  образ сегодняшнего дня, она разрушает ткань города, сама обернута строительной сеткой, под которой, «может быть, ничего уже и нет».

«Высотке» противопоставлены традиционные маленькие домики со скатной кровлей – как символ аутентичной, уникальной архитектуры, чего-то магического, что, по мнению автора, должен сохранять в себе каждый архитектор.

 О спецпроекте «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

В проекте использованы фотографии Глеба Анфилова, из архивов Юрия и Игоря Пальминых, куратора Елены Петуховой, из открытых источников.

В 1960-х здание театра спроектировали архитекторы Хельмер Стенрос и Ристо-Вейкко Лууконен. За прошедшие полвека сооружение претерпело лишь незначительные конструктивные изменения, и в начале нулевых годов стало ясно, что сценические площадки не отвечают современным театральным инновациям, требуя коренной модернизации.

Состоявшийся в 2008 конкурс на реконструкцию с расширением площади театрального здания выиграло хельсинское архитектурное бюро ALA Architects. Проект победителей включал комплексную перестройку здания, сооружение дополнительных площадей на расширяющемся пятне застройки, повышение этажности, функциональное перепрофилирование  производственных помещений, апгрейд акустических систем, полную замену театральной техники. После двухлетнего  антракта, ушедшего на реконструкцию, обновленный театр открыл свои двери осенью 2014 года.

В результате перестройки площадь театра возросла до 8 000 кв. метров, причем 3 500 кв. метров – новые помещения.

Южное крыло здания обрело выносную галерею. Галерея  расположена в пространственной мостовой конструкции и соединяет между собой два зала театра. Ее опорные раскосы с размашистым шагом придали   сооружению неожиданную динамику.

Облицовка здания выполнена преимущественно из ребристых панелей белого бетона, однако один из фасадов, обращенный к городской кирпичной застройке, отделан керамической плиткой терракотового цвета.

Для расположения современного сценического оборудования башню колосников пришлось поднять на 4 метра, что в целом увеличило выразительность внешнего образа театрального здания. Особенно это заметно в темное время суток, так как «шапка» башни искусно подсвечивается плавно скользящими вдоль ее периметра цветовыми полосами радужного спектра.   

Театральные интерьеры исполнены в минималистском стиле из белого бетона. Диваны, обитые белой кожей, подчеркивают лаконичный дизайн помещения, где основные эмоции должны генерироваться на сценических площадках.

Из панорамных окон галереи открывается чудесный вид на небольшое озеро Валкейнен. Здесь уютно разместилось театральное  фойе. Ниже нового фойе, почти на  берегу озера,  устроен небольшой амфитеатр. Авторы спроектировали его как одну из открытых площадок для ежегодного Международного фестиваля  танца, традиционно (с 1970 года) проводимого в июне в режиме open-air.

Большая сцена «Мина» (в честь финской писательницы Минны Кант) теперь насчитывает 464 зрительских места (в прежнем большом зале их было – 414,  плюс камерный студийный зал вмещал 45 кресел). Зал немного расширился, но внешне почти не изменился, сохранив традиционную отделку, характерную для первоначального интерьера.

Одно из самых заметных новшеств  –  сцена «Мария», получившая свое название в честь местной писательницы Марии Йотуни. Новый зал рассчитан на 200 зрителей, причем они смогут попасть в него как через отдельный вход, так и через парадный театральный подъезд.

Бюджет  проекта составил 27,3 миллиона евро, из которых 5,1 млн. –  государственные дотации.

Официальный сайт архитектурного бюро: ala.fi

Инсталляция "Власть идеологии", Дмитрий Буш, Алексей Орлов, Антон Заключаев, Андрей Цыплаков, Сергей Коробков, Проектный институт уникальных сооружений «АРЕНА»

 О спецпроекте «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

В проекте использованы фотографии Глеба Анфилова, из личных архивов куратора Елены Петуховой, из открытых источников.

В процессе работы над проектом идея показать трудную судьбу архитекторов в России через превращение дерева в уголь трансформировалась. Для экспозиции архитекторы соорудили из небольшую, но внушительную по весу (40 кг) башню из гипса. Гипс не успел просохнуть, и во время выставки влага потихоньку испарялась, оправдывая название объекта –  «И.С.П.А.Р.Е.Н.И.Е.» (авторы - Рубен Аракелян, Айк Навасардян, Владимир Козицкий). Таким образом, концепция перехода материи из одного состояния в другое (см. видео) сохранилась. В виде фактурного оттиска на стенах башни присутствовало и дерево. Давление тяжелого, глухого «верха» на нижнюю часть с прорезями в форме изб, выступило метафорой поглощения локальной культуры глобальными явлениями.

Пояснение от авторов:

ИСПАРЕНИЕ – метафора состояния взаимодействия двух актуальных процессов - глобального и локального. Локальное или идентичное музеефицируется, оказываясь на нижних слоях археологии. Идентичность испаряется, превращаясь в пустоту под массой глобальных процессов.
ИСПАРЕНИЕ – метафора рождения материи. Следы [пробирки] – бетонной опалубки как одной их древних технологий изготовления строительного материала.
ИСПАРЕНИЕ  массы –  архитектура теряет [массу]. Все становится одноразовым и временным. За видимостью [Массы] скрывается [пустота] ( пустота внутри инсталляции).

 О спецпроекте «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

В проекте использованы фотографии Глеба Анфилова, из личных архивов бюро WALL, куратора Елены Петуховой, из открытых источников.

«Генетический код» – исследование, проведенное куратором Еленой Петуховой при поддержке СМА и сайта Archplatforma.ru к фестивалю «Зодчество 2014». Двадцати российским архитекторам было предложено подумать над сутью, характером, проблемами отечественной архитектуры, элементами ее ДНК, которые либо продолжают эволюционировать и проявляют себя в современной практике, либо достойны изучения и сохранения. Свои размышления авторы выразили в интервью, которые мы записали на видео, и в разнообразных визуальных материалах – инсталляциях, объектах, показанных в рамках фестиваля в Гостином дворе (18-20 декабря). Андрей и Дмитрий Бархины представили на выставке плакат, привлекающий внимание не только к наиболее показательным, по мнению авторов, объектам, но и к проблеме «вымирания» культовой архитектуры эпохи классицизма – недооцененных, выдающихся памятников, встречающихся в разных регионах страны и преимущественно пребывающих в удручающем состоянии.

Видеокомментарий авторов

Из оставшегося за кадром (разговор с куратором)

Елена Петухова: Какие образы или мотивы российской архитектуры вы считаете наиболее характерными и важными?

Андрей Бархин: Для русской архитектуры, русского заказчика и архитектора, несомненно, характерны тяга к декоративности, богатству. Это и нарышкинский стиль, и елизаветинское барокко. Затем монументальность петербургского классицизма, советской архитектуры 1930-1950-х. Ведь согласитесь: в наших послевоенных высотных зданиях ощущается какая-то национальная характерность, стремление к иерархичности, украшениям. Затем этот «вкус» воплотился в бесчисленных подмосковных особняках 1990-2000-х, конечно, с их аляповатым декором, башенками и прочим, и, тем не менее, таков был протест против панельных коробок. Другое дело, что классика умеет эту тягу к декоративности уложить в рамки канона, отшлифованных временем неких правил. Этого знания сейчас, конечно, остро не хватает.

Е. П.: Как отмеченные вами темы отражаются в вашем творчестве?

А. Б.: Возрождение классики в XXI веке сталкивается с чудовищной потерей культуры –  и графической, чертежной (кризисом вкуса и понимания у архитекторов), и практической (отсутствие школы лепщиков, монтажников классических деталей). Это одна сторона проблемы. Вторая – это отсутствие просвещения, справедливой критики возводимых зданий в «историзме»/«классике». И ведь сносы исторических зданий это тоже сигнал. В данной ситуации наша задача – выживать, стараться работать на уровне дореволюционной неоклассики, построек И.В. Жолтовского и его коллег. Это планка качества. За последние 10-15 лет, благодаря воле наших заказчиков, нам удалось осуществить древнеримские карнизы – в натуральную величину и в аутентичном (по обмерам) качестве.. А также какие-то удивительные маньеристские детали, карнизы и кронштейны, которых нет даже в Италии. Из последних работ – дома на Верхней Масловке (д. 20), на Комсомольском пр. (д. 9).
И тем не менее у нас пока нет школы. Но надеемся, если будет интерес аудитории, соберем образовательный курс по классике, издадим книгу. Однако это трудно совмещать с практикой.

Е.П.: В какой исторический период ДНК российской архитектуры проявилась с наибольшей силой?

А.Б.: Можно было бы ответить, что это конец XVII- XVIII века. Новодевичий монастырь, Царицыно. И заметим, что европейский компонент русской архитектуры (очевидный в архитектуре барокко и классицизма, затем эклектики и неоклассики) был не менее силен и в допетровскую эпоху. Достаточно упомянуть московский Кремль, построенный итальянцами, или фантастический стиль Знаменской церкви в Дубровицах. Впрочем архитектурные удачи были свойственны нашему зодчеству и в ХХ веке, в архитектуре дореволюционного Петербурга и московского авангарда 1920-х, в лучших примерах неоклассики и ар деко 1930-50-х.

Е.П.: Что с ней происходило в XX веке и происходит в наше время?

А.Б.: В ХХ веке в России произошла катастрофа. И государство осталось в долгу у человека. Я просто напомню, что из 27 миллионов человек, погибших в годы Великой отечественной войны, 11 миллионов это были военнослужащие, а остальные 16 миллионов – это были потери среди мирного населения! Это же чудовищно. И это отражает отношение государства, власти к своему населению. Подобной была и судьба нашей архитектуры, и отношение к ней. И сейчас наша задача обмерять и фотографировать, реставрировать/реконструировать наследие эпохи классицизма. После 70 лет вандализма и разрушений оно доживает последние дни. Другого шанса спасти или хотя бы увидеть его, зафиксировать – не будет. Оно просто полностью истлеет. А ведь в провинции есть и абсолютные шедевры, поражающие оригинальностью и красотой. Это постройки мирового уровня, назову только Владимирскую церковь в Баловнево и Богородице-Рождественская церковь в Перевлесе, но их великое множество.

Е.П.: Зачем вообще сейчас нужны поиски национального характера архитектуры?

А.Б.: После того, как наша профессия, архитектурное искусство было уничтожено строительством бескрайних полей бетонных коробок, наша задача вернуть городу человеческий масштаб, сделать среду обитаемой, грамотно спроектированной, комфортной. И движение в эту сторону стало сейчас вполне ощутимой городской тенденцией. Это ставка не на некую безумную красоту, но на продуманность, на недорогие, но стильные решения, ненавязчивый дизайн. Это стало модным. И у нас появились мастера своего дела. Всем известный пример –  это Крымская набережная. Свою же задачу я вижу в том, чтобы понять какими должны быть классика, историзм в ХХI веке и найти их наиболее одаренное, выразительное воплощение.
 

 О спецпроекте «Генетический код»

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)

В проекте использованы фотоматериалы, предоставленные Юрием и Игорем Пальмиными, из личных архивов куратора, из открытых источников.

«Сфера внутри куба. Ее неправильная, словно слепленная форма, напоминает скульптуру, украшенную спиралевидным выпуклым орнаментом, подобным тем, что украшали купола русских церквей XVI столетия.
Сфера видна только как отпечаток, как негативная форма – след сферы внутри прозрачного куба. Мы видим, что купольное тело существовало, но было вынуто. Возможно, оно не исчезло вовсе, но находится где-то вовне.
Генетический код русской архитектуры продолжает действовать в сегодняшней глобализированной реальности. Однако действует он как отсутствующая структура, которая способна лишь напомнить о себе, но не быть явленной во плоти. Будучи пойманной в универсальную кубическую ячейку всемирной «эстетической империи», она, парадоксальным образом, остается единственным значимым элементом, придающим смысл форме даже в ситуации собственного «бытия-как-следа».

О спецпроекте «Генетический код»
 http://www.archplatforma.ru

Над материалом работали: Елена Петухова ("Генетический код"), Глеб Анфилов, Елена Галянина (видеоoтдел группы сайтов 360.ru), Екатерина Шалина (редакция Archplatforma.ru)
В проекте использованы фотографии Глеба Анфилова, из архивов Юрия и Игоря Пальминых, куратора Елены Петуховой, из открытых источников.